Мой тихий друг, по твоему лицу скользят тени дождя, так же таинственно и неторопливо, как, может быть, на заре времён они скользили по лицам первых людей, когда Бог был ребенком, а мир еще не был переполнен ворохом имен и слов. В твоем окне застыл дождь; капли замерли в одном превратившемся в вечность мгновении, и слабый свет лампочки вдруг стал пронзительно-ясным, способным выхватить из полумрака каждую деталь, каждую букву на корешках твоих книг. Это значит, что еще не скоро рассвет, что ты засыпаешь, и что эта дождливая ночь так же одинока, как ты. В это мгновение мне ничего не стоит дотянуться до тебя, взять тебя за руку. И если ты хочешь, я отведу тебя в мой южный и туманный Китай, мелькающий на грани зрения; прочь от этих стен, мы вместе отправимся гулять по древним его деревням, мы вместе пройдем у реки под лотосами его небес. Этот маленький путь ничего не расскажет нам и не объяснит, он просто вытянется перед нами весь, как есть. Закрывай глаза, иди со мной.
В самом сердце Юго-Восточного Китая, где медленные реки с мутной зеленоватой водой извиваются среди невысоких, поросших бамбуковым лесом, гор, с такой же ленивой медлительностью, свойственной всему, что здесь движется, ходит, ползает и течёт, наступала весна. Погода, как характер старого пекаря, чье настроение за долгие годы жизни обрело прямую зависимость от печного жара и качества рисовой муки, была непредсказуемой и своенравной. Неделю светило солнце, можно было ходить в футболке и спать с открытым окном, а потом вдруг всё изменилось: два дня шел ливень, смывший своими потоками всё накопленное тепло. На третий день ливень прекратился, стало по-зимнему холодно, а за городом выпал снег, плотным слоем укрывший желтые цветки рапса, кремовые бутоны поверивших солнцу магнолий и молодые листочки на чайных кустах. Минуло еще два дня, небо прояснилось и снова стало теплеть. И вот ты собираешь свой рюкзак, берешь еду и чай в термосе – и уходишь бродить по горным деревням, чтобы в очередной раз прикоснуться к упругой коже залитого солнцем, наполненного туманами мира.
Твой маршрут выверен по карте, но строго ему соответствовать ты не хочешь. Есть своя красота в маршруте без координат, с очень условно представляемой целью, когда сам путь становится важнее итоговой точки и уж конечно куда интереснее, чем безликие названия на карте.
Утром, проехав на велосипеде сквозь туманную дымку начинающегося дня по серым мостам и свинцовым улицам, сквозь ассонансную симфонию гудков и голосов, ты покинешь город. Оставишь велосипед возле дороги – его никто не станет брать, он будет ждать тебя здесь, потертый и верный, – и на сельском автобусе доберешься до поселка с шелестящим именем Шэцзю, а потом дальше, в сторону гор – мимо серых рынков и кривящихся улиц, мимо сотен лиц, неизвестных, но странно-знакомых, мимо древних стен Хуэйчжоу, где уже собрались группки суетливых туристов; мимо домов, однообразных в своей неповторимости, мимо речных берегов, где женщины, как и сотни лет назад, стирают в мутной воде белье; мимо тысячелетних грядок, спорящих с дорогами и улицами за клочок свободного места, мимо детей и стариков, глядящих на тебя своими ночными глазами, в которых зрачок и радужка почти неотличимы по цвету... мимо всего этого китайского воплощения сна о вечной жизни, что дробится в осколках перетекающих друг в друга поколений.
Ты выходишь возле последнего моста. Дальше через реку Синьань, вплоть до Тихого Океана, мостов уже не будет. Будут переправы на бамбуковых плотах и паромы, но не будет мостов, не будет зависшей в воздухе тверди над водным потоком, не будет каменной связи двух берегов. Ты переходишь по мосту на другой берег – туда, где желтеют на солнце поля, поросшие рапсом, сползают по склонам гор террасовые грядки и темно-зеленым орнаментом оплетают склоны вереницы чайных кустов. Пройдя немного вдоль дороги, ты сворачиваешь на проселочную тропу, уводящую вверх по горе, через расселину между поросшими бамбуком скалами. Так начинается твой очередной маршрут, еще один путь в поэтичную полусонную неизвестность, «радиалка» в веренице обычных дней, петля времени, вырывающая тебя из повседневности, чтобы напоить водой из того источника, который проходит через наш мир насквозь. Ты пройдешь здесь один, но я буду рядом. Ты будешь один в горах, но я буду ждать тебя у реки.
Горные деревни, где воздух плавится в полдень, наполняются оранжевыми тенями, когда солнце минует зенит и поползет к своему западу. Эти тени коснутся покрытых морщинами смуглых лиц людей, работающих в полях, чтобы они знали: скоро вечер, пора собираться домой. Эти тени наполнят воздух, дрожащий от звонких колокольчиков детских голосов, они будут неспешно ползти по белым с серой проседью стенам столетних домов, по аляповатым статуэткам богов в маленьких квадратных нишах возле дорог, по ступеням, ведущим к ручьям, по чернеющим ободкам крыш... эти тени оранжевой вуалью скользнут по твоим плечам и улягутся на протоптанную стёжку возле твоих ног. Спокойный и светлый, ты будешь улыбаться встречным людям, утомленным от долгого трудового дня и удивленным от того, что видят в своих отдаленных краях твоё нездешнее лицо. Удивленные и усталые, они будут улыбаться в ответ. Они будут говорить с тобой, и ты ответишь им так, как я тебя учил. Я жду на берегу, здесь только что пролетели дикие утки над самой водой, растревожили ее кончиками крыльев. Не сомневайся, каждую минуту я помню о тебе. Передавай всем встречным поклон от меня – это поможет тебе в пути.
Люди живут здесь столетиями, столетиями наблюдают смену дня и ночи, чувствуют движение планеты от лета к зиме. И каждая жизнь здесь перетекает в другую: мать старится и умирает, но продолжает смотреть на мир глазами внучки, отец, душной летней ночью невзначай покидая мир, руками своего сына продолжает вырезать на отшлифованном полотне бамбукового ствола имена своих предков. Жизнь не прекращается здесь, она меняет форму и имя, но никогда не узнаёт о смерти, шелестящей где-то далеко в зарослях тростника и за синими бликами небесного экрана. Эти люди уже знали тебя до того, как ты пришел. Их удивление – лишь видимость. Они любят тебя как брата, как люблю тебя я.
Опускается вечер, и от горных ручьев, текущих сквозь деревни, наползает туман. Но солнце еще не скрылось за горами, лучи его прижимают туман к земле, и он ластится к твоим ногам, как седой лохматый пес, и вот ты идешь за двумя крестьянами из одной деревни в другую по бетонированной тропе, приподнятой над влажной зыбью полей. Слева и справа – баньяновые плантации, подвязанные разноцветными ленточками. Аккуратные и неземные, они не похожи ни на что другое в этом мире.
В этой новой деревне, куда ты приходишь, баньяны – это смысл и способ жизни. Здесь нет ничего другого. Люди растят их и продают, и учат детей, как нужно обращаться с нежными и еще не затвердевшими веточками. Баньяны цветут весной, но сейчас время их цветения уже прошло, лишь редкие алые и белые цветки цепляют твой взгляд сквозь вечерний воздух. Это хорошо. Изобилие цветов пошло бы тебе не на пользу, а эти редкие радующие глаз искры настоящей жизни – случайный подарок на твоем пути. Тайный привет тебе – от меня. Ты пройдешь через деревню насквозь, улыбаясь встречным. Ты спросишь дорогу до следующего селения, и седая женщина в бордовом выцветшем платье с радостью укажет тебе путь и познакомит с молодым почтальоном, собирающемся идти в том же направлении, что и ты. Отправляйся вместе с ним, вы будете говорить по пути. Потом ты расскажешь мне, о чем шел разговор. В вечернем спокойном сиянии вы подниметесь на небольшую гору, но не иди с ним до конца, даже если он пригласит тебя в гости; я приготовил для тебя другое место, ты будешь ночевать там. Попрощайся с почтальоном, который так быстро успел привыкнуть и привязаться к тебе. Вы никогда не встретитесь снова.
Пройди мимо чайных кустов, мимо баньяновых изогнутых ветвей налево, сверни в этот островок бамбукового леса. За ним будут ступени старой каменной лестницы, ведущие наверх. Поднимись по ним на звук смеющихся детских голосов. Там, на горе, стоит беседка с бетонным полом и потрескавшейся крышей. В беседке играют дети, их смешные лица сияют в лучах закатного солнца. Ты поднялся на гору и как раз успел встретить закат. Посмейся с детьми, помаши рукой солнцу, уходящему на другую сторону дня. Отсюда, с вершины, видна вся деревня, стиснутая горами со всех сторон, так что дома очень плотно прилегают друг к другу. Дети побудут с тобой еще немного, попросят показать им твою палатку и спальный мешок, будут смотреть, моргая от любопытства; потом они уйдут, и ты останешься здесь один. Но ты ведь знаешь, я продолжаю думать о тебе, и отголоски моих мыслей будут шептать над тобой в бамбуковых ветвях всю ночь. Я буду охранять твою палатку и стеречь твой сон.
Надвигается тень, воздух быстро остывает, и от теплой деревни, от этого маленького мира людей среди гор, лесов и вод, поднимается вечерний пар. Деревня дышит и живет, ты слышишь каждый звук. Мать зовет ребенка на ужин, кто-то с кем-то поспорил, кто-то смеется, откуда-то доносится плачь... Этот вечер так ясен и невесом, так тонок воздух горного мира, что не осталось совсем никаких преград для звука, ты слышишь всё вокруг, и тихая музыка эта – скрип бамбука, пение вечерних птиц, голоса людей, журчание воды в ручье, биение сердца и шелест змей в прошлогодних листьях – вливается в тебя своим бессмысленно-прекрасным, чарующим ритмом. Эта музыка не откроет тайн мира, не подарит сил для великого подвига, но где-то далеко, под куполом колючих звездных глаз, на сияющей высоте ледяных гор изящное и юное божество медленно кружится в этом ритме, исполняя свой незримый миру танец. Божество не познано и забыто, не упомянуто на скрижалях мировых религий, да и не божество оно – поднятый ветром легкий и тонкий завиток горного снега...
Ночь будет холодной и ясной, и месяц, похожий на светящуюся изогнутую щель в небесах, белой нефритовой джонкой поплывет в безоблачном мраке. В деревне зажгут огни, но свет их будет слишком слаб, чтобы разогнать тьму, чтобы нарушить ее священный покой. Ночь над древней деревней научит тебя слушать темноту и не ждать рассвета. Каждый закат – это маленькая смерть, смерть света и солнца. Ожидание утра – кощунство, надо уметь чтить утрату дневного огня и тепла и не надеяться на рассвет. Царство тьмы – это лучшее время суток, это уют домашнего очага и бесконечная нежность в глазах возлюбленной, это молчание небес и сонное дыхание гор, это сырость ночного леса и вторящее небесам безмолвие путника, глядящего в пустоту ночи как в священное одиночество самого себя. В этом радостном одиночестве будешь сидеть и ты, как и раньше, как и тогда, когда ты еще не знал меня. И однажды, когда останется тысяча вздохов до просветления небес, я зажгу в этой пустоте свечу, чтобы ты видел контур моего лица. И тогда ты поведаешь ночным облакам, спящей деревне, черной воде обмелевших рек всё, что ты узнал обо мне. Но не сейчас. Сейчас – время тьмы.
Какие слова следует говорить ночью, чтобы не оскорбить ее торжественный полет сквозь окна утратившего очертания мира? Когда произнесены молитвы и закончен круг дневных дел, хорошо, если ты научишься сам становиться словом, собственную жизнь день за днем, вдох за вдохом, наполняя значением псалма. Суть псалмопения – благодарность, и этой благодарности сегодня я буду учить тебя здесь, над горной деревней, и лишь звезды будут свидетелями твоих стараний. Но закрывая глаза и погружаясь в сон, ты вспомнишь, ты, конечно же, вспомнишь жемчужный светлый источник посреди зеленой равнины и свою арфу, покинутую так давно... Ночь над деревней. Я буду рад, если ты пронесешь память о ней через свою жизнь и передашь ее другому, так же дотронувшись до его руки, как я когда-то – до твоей.
Утро твое будет утром тумана. Там, где вчера всё было так осязаемо-четко, теперь разлилось сплошное молочное море, и сам воздух стал тягучим и плотным, так что кажется, что произнесенные слова готовы завязнуть в нем, а предметы мира убегают от рук, растворяясь в облаках, опустившихся на землю. Бамбукового леса за спиной и деревни внизу не стало, всё поглотил туман, до невозможного белый и жадный. Там внизу, на горном склоне, в дебрях чайных кустов и в сплетении баньяновых ветвей, алый цветок, опутанный сетями тумана, так одиноко-ненужен, лишен радости ощущать на себе взоры людей. Алый цветок ждет солнца, которое прогонит это марево прочь, вернет облака на небо, и вот уже – вот оно. Солнце разгоняет туман, вновь проступают контуры леса, деревня возвращается на свое место, дымящимся горам снова будут даны очертания. Туманы здесь особенно густы и своенравны, они наполнены холодом затаившихся в горных тенях болот и серебряным звоном соленой чешуи океана, который монотонно дышит в недосягаемой дали. Туманы – это мысли океана, это щупальца восточного моря, протянувшиеся вглубь материка. Туманы так же неизбежны здесь, как дожди, но это – твоя стихия, и ты теперь не хуже меня знаешь, как хорош туман на рассвете и как зыбки тысячелетние камни деревень и стены домов, растворяющиеся в пространстве мира, рожденного прихотью океана. Туман слабеет, отступают его призрачные отряды, огненная метла солнца теснит их – и вдруг, как-то сразу, весь туман исчезает, оставляя чистыми склоны гор и невероятно узкие улочки каменной деревни. Это значит, пора собирать палатку и отправляться в путь.
И вот ты спускаешься с горы. Там, внизу, - маленькая горная долина, в которой приютились желто-зеленые поля. Вдоль ручья по приподнятой над рисовыми болотцами стежке ты пойдешь по ним, кивая ранним крестьянам, недоуменно и сонно глядящим тебе в след. Кто-то в отдалении палит хлопушки, отмечая какой-то свой праздник, и этот неосторожный грохот, внезапный и резкий, почему-то не нарушает царящей вокруг гармонии. Он так же естественен и хорош, как туман и бамбуковый лес, как пение птиц и голоса в поле, как плачь ребенка и скрип бамбуковых стволов.
Пройдя мимо старинной, поросшей лишайником беседки, иероглифы на которой ты переведешь для себя как «ворота воды», миновав миниатюрную плотину на горной речке, ты войдешь в еще одну деревню. Она совсем старая и далекая, поблизости нет больших дорог, а до ближайшей станции общественного транспорта – километры. Время здесь потеряло смысл столетия назад, так что осколки современности – редкие новые дома и машины – смотрятся тут чужими и странными. Даже отголоски недавнего прошлого – облупившиеся гигантские звезды на домах и выцветшие речевки времен Культурной Революции – кажутся пришельцами из иного мира. В деревне царит аромат очень далеких эпох, душный и сладкий, кружащий голову и замедляющий шаг. Как и во всех древних деревнях Китая, постройки сгруппированы в этом селении вокруг русла речки, текущей через деревню насквозь. Вода струится под камнями мостовой, под крохотными мостами, под приподнятыми над землею полами домов. В речке люди стирают вещи, набирают из нее воду, моют овощи и моются сами. Южный Китай – это царство воды. Даже сами люди здесь имеют в своих очертаниях нечто неуловимо-земноводное и, в то же время, странно-притягательное. Их местная речь изобилует шипящими, она приглушенно-неразборчива и оттого так похожа на змеиный шепот. Но местные так же добры к тебе, как и всегда.
Ты будешь бродить по дворам, протискиваясь между отсыревших древних стен. Все дома покрыты побелкой, но время, дожди и туманы оставили на ней свой пепельный узор плесени и лишайника, и стены домов превратились в лист бумаги, на котором сама природа по своей прихоти рисует живой тушью фантастические картины из облачных и туманных миров, как будто всё окружающее уже не имеет отношения к земной реальности и относится к черно-белому фантастическому сну планеты Венеры, где в зарослях непроходимых джунглей льют бесконечные дожди. Между Венерой и Марсом вращается вокруг Солнца наша маленькая Земля, в постоянном натяжении между любовью и войной, и Китай находится в притяжении Венеры.
В одном из дворов стоит дом, затянутый бамбуковыми лесами. Вокруг суетятся рабочие в желтых касках, что-то носят, строгают и пилят. Ты постоишь рядом, наблюдая за ними, перекинешься парой слов, а потом бригадир расскажет тебе, что этому дому уже больше шестисот лет, но в нем по-прежнему можно жить, нужно лишь сменить истлевшее деревянное убранство внутри. Большинство домов в этой деревне – ровесники этого старца, и в них по-прежнему живут люди, растят детей и оберегают семейные алтари, из которых смотрят мимо своих потомков изящные портреты-иконы предвечных предков, давняя память о которых превратила их в духов и полубогов.
Чтобы вернуться к реке, нужно идти в противоположную сторону. Этот путь покажет тебе приветливая старушка, спешащая на поле с огромной мотыгой на плече. Ее волосы все еще черны как ночь, но брови давно поседели, а в ее глазах, где радужка сливается по цвету со зрачком, искрится солнце и бликует твое перевернутое отражение. Ты поговоришь с ней, вы будете над чем-то шутить и смеяться, поминать заморские страны и людей, живущих по ту сторону этого бамбукового и туманного сна. Старушка скажет тебе, что ты хороший молодой человек и поэтому она покажет тебе путь через гору к реке. Ты последуешь ее указаниям и, попрощавшись, отправишься через поля к новой горе и бодро полезешь по ее склону через столетний, никогда не просыхающий и забывший про солнце лес. На вершине горы ты снова попадешь в солнечный мир и будешь греться среди зарослей рапса и чайных кустов. Пчелы будут кружить над головой и маленькая темно-бордовая ящерка свернется колечком на твоем ботинке, потому что она знает: ты не причинишь ей вреда.
Ты спустишься вниз по противоположному склону горы по террасным полям, где прячутся в золотых волнах рапса редкие каменные склепы - могилы древних предков, чьи духи охраняют урожай. Через полчаса ты войдешь в небольшой поселок, где среди новых домов возвышаются старинные, поросшие лишайником и красным мхом высокие каменные врата, на вершине которых притулились провода линии электропередач. Всё трудоспособное население ушло в поля, и на порогах домов сидят ветхие старушки, шевелят губами, щурятся на солнце и что-то шьют, или просеивают рис, или просто молчат, без мыслей и слов.
Так медленно и неторопливо, между полей и старых построек, неухоженных пальм и полуразрушенных зданий, потрескавшихся стен и прозрачных ручьев, ты выйдешь к реке. Там будет переправа на игрушечном ржавом пароме, и ты отдашь приветливой паромщице монетку, горячую от тепла твоей руки. На другом берегу я немного пройду вместе с тобой. Нам ни к чему обмениваться словами, ты и так знаешь, что я хотел бы тебе сказать. Посидим немного у воды. Здесь почти никогда не бывает ветра, ничто не движет кроны этих деревьев, и вода у берега покрывается волнами лишь от редких и легких лодок. Поверхность воды спокойна, но огромные старые рыбы живут в глубине. Здесь везде что-то живет, растет и не умирает. Разноцветная змейка проползла у наших ног, оглянулась и неспешно поползла дальше.
Дома на берегу и покрытые заплатами полей горы над ними отражаются в зеленой слюде медленной реки; джонки скользят по воде и уносятся к северу; река не спешит, она знает, что скоро настанет миг ее слияния-растворения в громадных волнах Тихого Океана; небо плавится в золотых лучах и ждет нового нашествия облаков, неизбежного, как любовь; синие птицы перелетают с куста на куст, тревожа замерший воздух. Солнце вновь движется к своему закату, и в твоем мире окон и книг кончается ночь. Путь, неспешный и краткий, подошел к концу. Ты помашешь мне рукой на прощание – до новых встреч! - сядешь в маршрутку и уснешь. И вернешься домой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий