Школа и колледж, в которых я работал, обладали своими устоями, образуя как бы свой маленький мир внутри турецкого города. Нельзя сказать, что это был островок русского мира и русской культуры. Скорее это была какая-то своя субкультура, поскольку главные действующие лица, управляющие учреждением, были эмигрантами, уже много лет прожившими в чужой стране, сменившими гражданство и приобретшими характерные для этой страны черты.
Здесь царили немного деспотичные законы, директор выступал в роли отца большого семейства, и редко общался как с подчиненными, так и с учащимися. Его воля передавалась из уст уста, и доходила до адресата в зачастую искаженном виде. Поскольку все в той или иной степени зависели от воли начальства, в школе процветало доносительство. Доносили практически все: учителя доносили друг на друга, завучи на учителей, ученики на всех кого ни попадя. Работники офиса оказывались в наименее защищённом положении. Они не могли завязать дружеских отношений с учителями, поскольку работали отдельно от них, целый день в замкнутом пространстве, и, в то же время, если возникала проблема, они всегда оказывались крайними. Замещать уволенных или уволившихся учителей было проблематично, так что постоянная текучка кадров царила именно в офисе. Стоит ли говорить, что именно в офисе, в результате, созрел мятеж...
Мехмет, менеджер по связям с турецкими чиновниками, турок по национальности, но неплохо говорящий по-русски, замыслил открыть свой собственный колледж, переманив туда часть учителей и скопировав учебные программы. Часть сотрудников, уже давно работавших в организации и зарекомендовавших себя в глазах начальства в качестве достойных доверия людей, тайно присоединилась к нему. Однако, поскольку начальство не гнушалось тем, что время от времени проверяло компьютеры своих подчиненных на наличие зловредной информации, мятеж был раскрыт преждевременно, и в результате этой конфликтной ситуации мятежники вынуждены были покинуть учреждение. Найдя спонсоров среди богатых турок, они действительно открыли свой собственный колледж, причем даже его название было, фактически, скопировано с оригинала, а все рабочие программы попросту украдены. Впрочем, благодаря связям нашего директора, проводившего большую подрывную работу, и неумелому руководству мятежников, их предприятие, просуществовав около года, потерпело крах. Во всей этой ситуации меня поразил тот факт, что вторым человеком после Мехмета во главе отколовшейся группировки оказалась моя хорошая знакомая Ольга, к которой я всегда питал глубокое уважение. Ольга – уникальный человек. Несмотря на то, что колледж постоянно взваливал на нее непосильную работу по организации учебного процесса и проведению всевозможных мероприятий со студентами, она всегда сохраняла присутствие духа, оптимизм и чувство юмора. Она поддерживала меня и других новых сотрудников в тяжелых ситуациях, знакомила с городом, рассказывала про особенности турецкого менталитета. О начальстве она отзывалась сдержанно, призывала терпеть некоторые выходки, прощать доносителей, спокойно выполнять свою работу. Ольга была влюблена в Анталью. До того, как она устроилась работать в колледж, в течение нескольких лет она приезжала сюда работать нелегально, по туристической визе. Будучи всегда активным, умным и трудолюбивым человеком, она наводила порядок в магазинах своих знакомых турок, помогала уладить вопросы со счетами, с организацией продаж, ликвидировала привычный для немного ленивых турок беспорядок на товарных полках, так что в течение ее визитов доходы в магазинчиках возрастали вдвое. Помню, как однажды мы стояли с ней на уютном балконе, опоясывающем жилые комнаты на последнем этаже нашего колледжа, где жили некоторые преподаватели (включая меня) и несколько детей, находившихся на школьном пансионе. Был вечер, город светился огнями, над крышами домов возвышались горы. Пахло дождем, морем и белым барбарисом. Тогда она сказала мне, что работает в таких напряженных условиях исключительно ради жизни в этом удивительном городе. «Смотри, - говорила она, - там, внизу, на улицах – вечная радость, люди поют, все довольны жизнью. А здесь, в школе, будто тюрьма. Это здание копит весь негатив, эти люди, которые управляют школой, сами запутались в собственной жадности, жажде власти, недоверии друг к другу. Но стоит выйти наружу – и ты попадаешь в иной мир, и ради этого мира стоит немного потерпеть». Я слушал ее, и никак не мог понять, что такого в этой Турции, в этой Анталье, что не одна только Ольга – многие работники готовы были сносить любые нагрузки, стрессы, даже унижения со стороны начальства, лишь бы жить не в России, а здесь, в этом субтропическом раю...
У меня множество примеров того, как люди жертвовали всем – семьей, здоровьем, карьерой – только бы жить в Анталье. Достаточно вспомнить гильдию российско-украинских аниматоров, ежегодно приезжающих в Анталью и другие приморские города в «горячий сезон». Они мало едят, почти не спят, работают на износ. Танцуют до кровавых мозолей, поют до разрыва связок, о море и солнце им думать некогда. И всё для того, чтобы потом говорить, что они работали за границей! Порою возникает злость на наше правительство, допустившее такую ситуацию: молодые, полные сил люди, готовы выполнять любую черную работу: развлекать заморских богачей, мыть полы в международных отелях, нянчить чужих детей в каких-то совсем чужих и недоброжелательных к России европейских странах (ведь я не только о Турции говорю) – и всё это ради надежды эмигрировать, сменить гражданство, чтобы даже не вспоминать о России и о позоре родиться в ней... Ничем не лучше ситуация тех, кто, обладая деньгами, сменил свое гражданство. Эмигрантская среда – страшная вещь, а потеря родных корней всегда режет по живому, изменяя до неузнаваемости облик человека. В среде русской эмиграции много хороших людей. Но именно здесь процветают и такие качества, которые в нормальной жизни попросту сложно себе представить в таком чистом и безобразном виде. Словно сошедшие со страниц гоголевских произведений, некоторые эмигранты как бы растворяют свою личность в каком-то одном отрицательном качестве, будь то скупость, недоверие, озлобленность, высокомерие... Да, высокомерие в этой среде встречается чаще всего. Как будто души, по слову Достоевского, вырвавшиеся из-под гнета, они стремятся сами угнетать. Относятся к зависимым от них соотечественникам или местным жителям как к крепостным, поносят на чем свет стоит Россию и весь уклад нашей жизни, ненавидят всё русское... Характерная черта эмиграции последних лет: русские теперь даже не особо стремятся создавать какие-то «русские кварталы», организовывать общества, сохранять культуру родной страны. Они как можно скорее стремятся смешаться с местным населением, утратить отличия, не понимая, что беда их в том, что сделать это невозможно. Они всегда останутся чужаками, и при этом одинокими и злыми чужаками. Неоднократно, общаясь с представителями русской эмиграции, я слышал призывы навсегда оставить Россию, сменить гражданство, стать частью другого мира. Они любят рассказывать страшилки о грядущем крахе русского мира, о том, что им ведомы планы российских властей уничтожить русскую культуру. Они приводят доводы, что вот, в России уже ничего не осталось, всё продано или разворовано, что Россия – как говаривал Березовский – это вахта для сильных людей, здесь зарабатывают деньги, чтобы тратить их в других, более благополучных странах... Один мой знакомый утверждал, что будто бы имеет связи в Кремле, что люди у власти, которых он знает – это вовсе не те, кого показывают по телевизору, а совсем другие. Их внешность не запоминается, она как бы слишком типична. Они носят серые костюмы, не щеголяют дорогими украшениями, на своих визитках они пишут только имя и телефон. Они оплачивают смерть неугодных людей, истинных патриотов, и их задача в кратчайшие сроки поставить Россию на колени, окончательно растоптать всё национальное своеобразие, разрушить образование и науку, распродать землю и ресурсы. Поэтому надо бежать из этой страны, пока еще не поздно... Мне неприятны эти разговоры, но часто, кроме моей любви к русской культуре, традициям, истории, мне парировать нечем, так что я просто ухожу, заслышав такие беседы, будто выписанные из пелевинского «Generation P».
Чем объяснить эту горячую любовь русских людей именно к Анталье? Да, это прекрасный город, великолепный курорт. Но что еще? Почему русские женщины так рвутся выйти замуж за турок, найти работу в Анталье, сменить гражданство? Одна моя знакомая из анталийской школы жила в Турции долгое время с просроченной визой, выполняла все поручения начальства, которое ее презирало и постоянно унижало. В итоге она забеременела от женатого турка. Сейчас она в России, живет с матерью, и я рад, что она наконец-то уехала из Турции, вернулась домой. Теперь она ждет ребенка, у нее другие заботы, и страсть к анатолийскому побережью отступила. Надеюсь, эта молодая женщина вернется к нормальной жизни, встретит хорошего человека, наладит своё бытие на Родине.
Когда-то в школе работала учителем истории Вера Васильевна, переехавшая в Турцию вместе с дочерью. Но условия жизни на пансионе ее быстро отпугнули, она уволилась и стала работать экскурсоводом. Работала нелегально, и однажды ее поймали представители «сигорты» - турецкой трудовой полиции. Год она сидела в турецкой тюрьме, но о своем печальном опыте вспоминает с улыбкой – это был замечательный шанс выучить турецкий язык в совершенстве... Сейчас с дочерью они обзавелись квартирой в тихом районе на окраине города, у подножья гор, поскольку продали квартиру в России. Вера Васильевна довольна жизнью, говорит, что, невзирая на все препятствия, осуществила свою мечту – жить в Анталье...
У нас работала замечательная женщина-повар из Казахстана. Замечательна она была своей вкусной стряпней, уважительным отношением к преподавателям, а еще тем, что ответить на вопрос, что творится у нее в голове, не представляется никакой возможности. На момент моего приезда в Анталье она работала уже третий год, и каждый год ее старшая дочь пытается не пустить мать в этот средиземноморский рай, зная, какой тяжкий труд предстоит матери. В этом году дочь наотрез отказалась ее отпускать и даже сначала спрятала, а потом порвала загранпаспорт. Но упрямая повариха сделала себе новый и уехала-таки в Турцию, забрав с собой младшую дочь. В Казахстане она шеф-повар элитного ресторана, но тяга к приключениям заставляет ее бросить и семью, и работу. Младшая дочь учится в нашей анталийской школе, и своё поведение повариха мотивирует тем, что в Анталье русские эмигранты дадут ее дочери лучшее образование, чем казахи. Весьма спорное утверждение, учитывая, что преподавательский состав на 50% обновляется каждый учебный год. Казахская повариха просыпалась в 5 утра, весь день проводила на кухне в подвальном помещении, ложилась спать в полночь, иногда засыпая прямо на кресле в общей гостиной. Помимо еды в столовой, они готовила отдельную пищу для начальства и торты по русским рецептам на продажу. Стоит ли говорить, что такой напряженный график время от времени приводил к нервным срывам? Своё бешенство повариха срывала на дочери и на всех, кто попадался под руку. Однако, если не брать во внимание эти приступы ярости, она, в целом, очень хороший и душевный человек.
А вот другой персонаж, по имени Валентина Геннадьевна, представляет собой иную колоритную фигуры. Кажется, в ее личности смешалось всё – и лицемерное лукавство, и страсть к доносительству, и жажда власти, и скупость. Никогда не думал, что человек может оказаться носителем одновременно стольких достойных внимания черт. Однако, при всем этом, порою в ней просыпалось какое-то совсем уж странное романтическое чувство. Она действительно любит свою работу (а работает она воспитателем детей, которые живут в школе на постоянном пансионе), и один раз она проговорилась о причинах этой любви. Как-то так уж сложилось, что ей всё время не хватало внимания в России. Муж быстро умер, дети выросли, она осталась одна. И ее мечта – жить в некоем большом доме со множеством детей и взрослых, которые зависят от нее, побаиваются ее, живут с ней вместе. Ей словно не хватает этого ощущения нужности, но, обретая власть над детьми, она ведет себя деспотично и временами жестоко, наслаждаясь своим высоким властным положением.
Что касается начальства – что ж, они сами работают на износ, постоянно боятся, что кто-то их предаст, местные власти захотят закрыть школу, закончатся деньги... Ночами им снится, что какие-то злодеи подкарауливают их и обливают кислотой (да, начальствующие эмигранты любят рассказывать свои сны!). Но в целом они неплохие люди, временами даже заботливые. Их отношение к подчиненным – типично турецкое. Если начальник не ругает, значит, подчиненный справляется. Хвалить не принято. Зато иногда принято делать ничего не значащие знаки внимания типа наскоро распечатанных благодарственных грамот или угощений со стола начальников в столовой. Иногда начальствующие любят разделять пищу с работниками, как бы делая им, таким образом, одолжение. Надо сказать, что в финансовом плане это очень обязательные люди. Зарплата всегда выплачивалась в срок, и все материальные затруднения учителей они старались помочь разрешить. Всегда помогали тем, кто хотел остаться жить в Анталье, способствовали покупке жилья, оформлению документов (правда, старались экономить и уклонялись от оформления рабочих виз). Но на всех их действиях всегда отражался какой-то легкий налет хронической истерии...
Интересный тип – старший куратор Асия Гамзатовна, ответственная сразу и за хозяйственную часть, и за общежитие студентов колледжа, и за «воспитательную работу» сразу и со студентами, и с сотрудниками. Поговаривают, что когда-то она работала в колонии строго режима... При всей своей внешней заботливости, она подчас переходила на откровенную грубость с сотрудниками, выживая неугодных начальству работников. Всю «черновую» работу, связанную с увольнением работников, выполняет она, начальство как бы остается «чистым» от этих конфликтных ситуаций. Будучи одинокой женщиной пенсионного возраста, она верит (и чаще всего не без оснований), что все молодые женщины приезжают в Турцию только с целью выйти замуж, и постоянно обвиняет и учителей, и офисных сотрудников в тайных интрижках на стороне.
Та дружеская компания, которая сформировалась вокруг меня, объединяла молодежь, приехавшую работать в школу.
Эльдар, работник офиса, встретивший меня в аэропорту, является очень симпатичной личностью. Дружественный и миролюбивый, он почему-то пришелся не ко двору в школе, и быстро был выдворен Гамзатовной, которая в последние дни его пребывания буквально глумилась над попавшим в немилость сотрудником. С Эльдаром мы дружили в Анталье и до сих пор продолжаем переписываться. Он азербайджанец, но большую часть жизни прожил в Санкт-Петербурге, там женился, у него появились дети. Эмигрировать в Турцию заставила именно забота о детях. Эльдар убежден, что в России сейчас небезопасно, он боится за своих детей и с тоской вспоминает времена Советского Союза, когда Россия и Азербайджан были одной страной, на улицах было безопасно и о переезде в другие страны среднестатистический житель даже не помышлял. Эльдар – тонкая личность, любитель русской поэзии и искусства, и наши разговоры всегда касались этих высоких тем.
Альбина, уехавшая в Турцию от назревших личных проблем, от наскучившей семьи и мужа, дарившего ей защищенность и комфорт, но не способного дать ей нечто большее, к чему стремилась ее душа, буквально нашла себя в эмигрантской школе. Она полностью приняла местные устои и до сих пор успешно справляется со своими обязанностями организатора учебного процесса. Как я понимаю, в России ее не устраивал именно комфорт безопасного положения. Отправившись с Турцию, она поначалу работала аниматором в отеле, а потом как-то узнала о школе, куда утроилась работать преподавателем английского языка, а потом заняла место ушедшей в добровольное изгнание Ольги. Она понемногу усвоила царящую в учреждении недоверчивость, так что общаться с ней порою довольно сложно: хотя она и знает, что может мне доверять, но привычка к вечному ожиданию удара со спины делает ее не самым коммуникабельным человеком.
Наиболее теплые воспоминания у меня о Марине Алимовне, моей одногодке, замечательном преподавателе, знатоке нескольких языков. У Марины интересная судьба. Ее отец – турок, мать русская. Однако Марина никогда не видела отца, а мать скрывает информацию о нем. Если бы Марина знала хотя бы его имя, она смогла бы в кратчайшие сроки получить гражданство Турции, согласно современным турецким законам. В Турцию она приехала с какой-то утопической целью найти отца (а вдруг судьба сведет!). Работала в Сиде продавщицей турецких сладостей, привлекая туристов своей европейской внешностью и знанием английского, немецкого и турецкого языков. Сама она староверка, горячо любит свой Алтайский край, но мать решила переехать на юг России, и Марина как бы осталась без родных корней. Из Турции она уехала чуть раньше меня помогать матери с переездом. Ей так не хотелось лететь домой, зная, что из родного города придется навсегда ехать невесть куда, что, как она потом рассказывала мне в скайпе, всю дорогу она проплакала, а все бортпроводницы дружно утешали ее и кормили пирожными, потому что на рейсе «Анталья-Барнаул» Марина была единственным пассажиром – рейс был круговой, и на обратный путь никто больше не купил билеты. Сам капитан, узнав про единственную безутешную пассажирку, снизил самолет и через динамики в салоне устроил ей воздушную экскурсию над просторами России. Я знаю, что Марина сейчас вернулась в Турцию, живет в Стамбуле и, кажется, собирается замуж...
Близким другом за время моего пребывания в Анталье стал программист Антон, личность во всех отношениях незаурядная. Выпускник Бауманки, в родной Москве он зарабатывает очень хорошие деньги. Но Антон – онегинский тип, его мучает хандра, хочется новых ощущений. Женщины его любят, но долгих отношений построить не получается, не помогла даже программа «Давай поженимся», в которой Антон как-то участвовал. Обладая несомненными техническими способностями, Антон, в то же время, чрезвычайно творческий человек, пишет музыку, играет на гитаре. С ним вместе мы как-то разучили одну песню из репертуара прекрасного турецкого рока ("Sen gidiyorsun", группа Gripin), спели ее и записали, наложив потом видеоряд из фотографий, скопившихся за время нашей жизни в Анталье. Сейчас странно об этом вспоминать, но поначалу мы друг другу не понравились. Антон меня невзлюбил с того дня, как меня подселили к нему в комнату, где он жил один. Позже нас переселяли из отеля в отель, а потом, наконец, расселили по отдельным номерам. Но за время нашего совместного общежития мы обнаружили друг в друге общие черты. Антон постепенно стал менее заносчивым, исчез его московский снобизм. Оба мы стали более открытыми и простыми. Когда началась эта история с мятежом и открытием второго колледжа, Антон занял позицию «восставших», я же не любитель разного рода заговоров, и остался в организации. На нашу дружбу это никак не повлияло, но «предательство» Антона повергло директора в шок. До сих пор Антон был любимым сотрудником, отвечал за всё техническое оснащение в здании и единственный получал от начальства подарки – дорогие, надо сказать. Директор закрывал глаза и на его любовные похождения, и на пристрастие к выпивке. После наших совместных скитаний по отелям меня поселили на верхнем этаже школы, на пансионе, а Антона разместили в неплохом номере у самого моря. Я часто заходил к нему в гости, мы вместе на балконе любовались закатами и говорили «за жизнь». Во время одной из таких посиделок Антон подарил мне замечательные японские часы для дайвинга, которые ему, в свою очередь, подарил директор. Эти часы я ношу по сей день, и они для меня – лучшая память и о моем друге Антоне, и обо всей этой турецкой истории.
Перечень характеристик можно было бы продолжить, но, думаю, суть, в какой-то мере, ясна. Всех моих коллег и начальство объединяет какая-то невыразимая мера одиночества и неприкаянности, у всех за плечами – какой-то печальный опыт, и Турция – возможность начать жизнь с чистого листа, стать кем-то другим, не тем, давним, надоевшим самому себе... Антон как-то отметил, что в нашей организации «людей с простой судьбой нет», а моя добрая знакомая Елена, приезжавшая ко мне в гости, быстро смекнула, что все мы тут какие-то ненормальные, подобно героям известного сериала «Lost», чей самолет потерпел крушение на тропическом острове, где каждый стремится решить проблемы, привезенные с собой из прошлой жизни. Характерная черта: начальство старается подбирать людей одиноких, семейные люди надолго в организации не задерживались. А у одиноких взрослых людей за плечами, как водится, есть какая-то печальная история или травма...
Что касается меня, то жизнь в Анталье, в сущности, не была мне в тягость. Те мрачные стороны, которые я описывал выше, с лихвой компенсировались тем, что в каждом человеке я старался увидеть что-то светлое и доброе, и конфликтных ситуаций, связанных с моей личностью, не возникало. Нельзя сказать, что я был очень покладистым и подчинялся всем уставам. Просто изначально я поставил себя в очень независимую позицию. Я решил для себя, что мне-то терять нечего, Турция – не страна моей мечты и, если что, я в любой момент могу собрать вещи и улететь в Москву, и эта моя независимость обезоруживала начальство – ему приходилось мириться с моей свободой, уважать мои правила игры. Я ответственно выполнял свои обязанности, но в свободное время меня не было в школе. Каждый день в 4 часа я убегал на море или гулял по городу. На выходные я, как правило, уезжал в соседние города или уходил в горные походы. Во время проживания в Анталье я дописал диссертацию, подготовил автореферат, с помощью электронной почты решил все сопутствующие задачи, включая переписку с Ученым Советом в Екатеринбурге, поиск рецензентов, печать необходимых материалов и все организационные формальности – спасибо людям в Уральском Федеральном Университете, которые пошли мне на встречу и не потребовали приезда в город до защиты, даже свою подпись я выслал им в электронном виде в качестве скана. Зимой, в декабре, я слетал в Россию, защитил диссертацию и побывал на двух похоронах. Умерли мой знакомый фотограф и дядя в Сарапуле...
В Анталье у меня было достаточно свободного времени, чтобы заниматься спортом, гулять, писать стихи. Жизнь в Турции стала для меня тем незабываемым опытом, к которому я и стремился. Несмотря на тяжелые и стрессовые условия, окружающие меня, я ощутил в Анталье некую духовную свободу и радость. Иногда я гулял с моими коллегами-друзьями, иногда беседовал с турками, но больше всего мне нравилось одиночество. Я знал все тропы и все пещеры в скалах Антальи, а когда море было теплым, подолгу плавал. Постепенно я тоже полюбил этот город. Наблюдая за медленной сменой времен года, за изменениями в небе и на море, за тем, как меняется цвет гор, как зимой появляется снег на их вершинах и тает весной, я понял, что, возможно, это место стало для меня тем, что Максимилиан Волошин называл «родиной духа», когда говорил о своей жизни в Коктебеле. Может быть, поэтому я так настойчиво пишу само слово «Анталья» на турецкий манер, в противовес той «Анталии», которая стала затертой меккой туристического бизнеса...
Моё времяпрепровождение в Турции было неразрывно связано с русской церковью в Анталье. Хотя церковь относится к Константинопольскому, а не Московскому, патриархату, это действительно самое русское место в городе. Батюшка Михаил, грек по национальности, прекрасно говорит по-русски, и все службы отправляются на церковно-славянском или русском языках. Редко встречаешь священника, обладающего даром проповеднического слова такой силы. Впрочем, в Турции моя любовь ко всему русскому только возросла. Я перечитывал русских писателей – Грина, Пушкина, Толстого. Знакомые произведения начали раскрываться с совершенно новой, глубоко личной стороны. Я внезапно полюбил творчество Бориса Гребенщикова, который до этого вызывал во мне только раздражение... Песни БГ как-то сразу приходили на ум, когда я плавал в море или карабкался по скалам. Именно их я иногда пел морю и соленому ветру, сидя на скалистых островках, выступающих из воды далеко от берега. Но моя любовь к России обогатилась новым пониманием культурного и религиозного разнообразия, пониманием необходимости гармоничного и мирного сосуществования религий и культур, когда учения не спорят друг с другом, а дополняют друг друга и разными путями идут к общей цели - духовному перерождению человечества.
 |
| Осень |
 |
| Добавьте подпись |
 |
| Январский шторм |
 |
| Весна |
 |
| Место моих утренних пробежек весной |
 |
| Улица зонтиков в Кале-ичи |
Комментариев нет:
Отправить комментарий